И вот он - день распределения. Хохот и слёзы. Плакат в общаге на полстены: " Мать моя давай рыдать, а мне так , в общем, наплевать, куда, куда меня пошлют." Звон стаканов в каждой комнате. Разъярённая секретарь парткома факультета - утонченнейшая доцент Яценко, которая, оказывается, планировала в этот день не любоваться своими поддатыми питомцами, а провести встречу с ветеранами войны. При всем своём уважении к фронтовикам и Вере Михайловне народ предпочел звон бокалов. И как завершающий аккорд - утренние разборки в деканате,широко разведённые руки и историческая фраза старосты главной комнаты-закопёрщика: "Ну что вам сказать, Николай Никитич..."
Прежде чем перейти к своей истории, хочу сделать маленькое отступление. В дипломах у нас стоит такая запись:" Филолог. Преподаватель русского языка и литературы." Первое чрезвычайно расплывчато, второе - просто несерьёзно. Ну какие из нас могли получиться учителя после односеместровых курсов общей педагогики и методики преподавания литературы и языка? После единственной школьной педпрактики длиной аж в целую четверть? Короче, не в укор родному филфаку, образование нам дали прекрасное, а профессию - забыли. Каждый потом осваивал своё ремесло сам. Часто - не имеющее прямого отношения к филологии. А почто, спросите, на филфак попёрлись? Да потому что (в 90% случаев) просто книжки читать любили. Я тоже из таких. Неладное я почуяла только на 5 курсе, на практике. И много понадобилось приключений, пока не нашла дело, которому с радостью отдала почти 40 лет жизни - газета. Первый - и небезобидный - виток судьбы связан с моей преподательской, так сказать, деятельностью в маленьком селе в 40 км от Томска. Только это меня и привлекло - близость к любимому городу,возможность ездить на выходные к друзьям. Словом, в каком-то смысле продолжать студенческую жизнь. Легкомысленная дура. Как же я ошибалась!
Малокомплектная восьмилетка. В самом большом классе - 11 человек. В первую же неделю стало ясно, что о дисциплине мне можно забыть: я детей боюсь, а они меня - нет. Что учить кого-то тому, что самой известно, мне смертельно скучно. И никакие методички не помогут - НЕ МОЁ!
Отношения в коллективе были просто фантастические. На учительниц, приехавших из городов и повыходивших замуж за механизаторов, я смотрела как на инопланетян, они на меня - как на чудовище и идиотку. И их можно было понять. Мне не хватало часов, но стать пионервожатой ради доплаты я с ужасом отказалась. Сидеть с отстающими после уроков - тоже. Я искренне смеялась, когда меня обвиняли, что мой ученик сделал 42 ошибки в диктанте. На меня накатали жалобу в районо, когда я, ни от кого не прячась - мне даже в голову это не приходило - покупала сигареты в магазине. Ходила в брюках, пока директор не запретил под страхом лишения зарплаты. Потом как на малахольную на меня стали глядеть и старшие ребята: я нечаянно застукала в классе целующуюся парочку, и нет чтобы закатить скандал, извинилась и закрыла дверь.
Рассказов про мой деревенский быт томские друзья всегда ждали с нетерпением, предвкушая долгое веселье. Ещё бы! Каждый день по дороге домой меня сопровождала стая молчаливых страшных собак. Жила я у бабушки Дуси, которая в целях экономии в 7 часов вечера выключала свет и старательно прятала от меня электроплитку. А печку, чтобы хоть что-то сготовить или разогреть, я топить не умела. Ни столовой, ни бани, ни даже колонки в селе не было. За водой, чтобы хотя бы голову помыть, ходила с ведром на речку. В школе на обед давали кисель и кусок серого хлеба, в магазине продавали свинину с горохом в банках. Так что по-настоящему обедала я раз в неделю - в Томске. Сейчас вспоминаю и думаю: а ведь и впрямь была идиоткой. Ну что стоило попросить бабу Дусю за какую-то денежку давать мне хотя бы картошку, предложить оплачивать свою долю расходов за свет? Не умела,не знала, как подойти, боялась...
Кончилось всё это печально. Наверное, до конца учебного года я бы всё-таки как-нибудь доработала. Но под самый Новый год кто-то - очевидно, благодарные ученики - мне выбил окно кирпичом. Я сорвалась и ближайшим автобусом, без трудовой книжки и, естественно, выходного пособия рванула в Томск и не вернулась. В селе этом мне довелось побывать еще только раз - через полгода, надо было забрать профсоюзную книжку. Мы с председателем нашего профкома, преподавателем математики, сидели в учительской вдвоём. Она молчала и даже не смотрела на меня. Умная, усталая, деликатная женщина. Я тоже молчала. Наверное, мы обе были уверены, что нам друг друга всё равно не понять. Но мне было стыдно. Стыдно и теперь. За то, что приехала, за то, что сбежала. Наверное, в этот день и началась моя по-настоящему взрослая жизнь.
